Концептуальное пространство творчества

А. В. Александрова, Киевский национальный университет им. Тараса Шевченко

Философская жизнь слова связана с продумыванием его до уровня по­ня­тия, в котором схватывается и выражается некая энергия обнаруженного смы­сла, а может быть, иначе — осмысливается обнаруженная в нем энергия. Энер­гийный смысл творчества открывается «думальщику» многогранно, распредмечиваясь в концептуальном пространстве понятия. А это, в свою очередь, предполагает не только обнаружение круга близких творчеству понятий как, например, личность, культура, свобода, истина и пр., но и влечет деструкцию и реконструкцию послед­них, а также выяснение их механизма взаимовлияния и взаимо­определения в заданом концептуальном про­стран­стве. Поэтому механизм самостоятельного продумывания или обнаруже­ния «усилия мысли» закладывает своеобразное дистанцирование от усилий уже ставших, а потому превращенных в историю мысли. Дистанцирование — это обнаружение самостояния и формирование сознательного отношения к мысли прошлой. Здесь само-стояние проявляется как само-сознание и развитие собственного мысленного ряда. Но эта новая мысль (хотя и спровоцирована продумыванием предыдуших решений) строится вопреки известному, а потому всегда «против». Прав Ортега, подчеркивая, что философия живет в состоянии драматизма и интеллектуального героизма. Заметим, что здесь важным представляется выбор испанским философом слова «героизм», а не, скажем, интеллектуальный бунт или каприз, поскольку именно первое есть плодотворным. Критерием плодотворности героического усилия, в отличие от взыгравшего эго писателя, будет эффективность пробужденного им интеллектуального усилия.

Для выявления понятийного потенциала творчества представляется не­об­хо­димым теоретическое осмысление основного трагического конфликта места че­ловека в мире. С одной стороны, природа человека как духовного существа, что устремлена в бесконечность, с другой стороны, объективность «мировой сре­­ды, в которую мы брошены и которая ставит нам ограниченные су­ще­ство­ва­ния» [Бердяев Н. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого.— Париж, 1952. с. 91]. Рассмотрение указанного конфликта как внутреннего про­ти­во­речия человеческого бытия позволит выяснить его смысл и сделать попытку по­нять предназначение человека. Если принять, что человек несет в себе дву­мир­ность, а потому смысл его существования не редуцируется к по­сю­сто­ронно­сти, то целостность индивидуального духа не сводится к сознанию, свобо­да — к осознанной необходимости, личностная характеристика человека — к его психическому здоровью, культура — к заносчивому артефакту, а творчество — к фабрикации или генерации нового. Подобные интерпретации понятий отвечают одно-мирному пониманию человека. Принимая, что человек не просто при­над­ле­жит двум мирам, но соединяет их собой, обеспечивая рост бытия в мире, сле­дует, видимо, соз­на­вать и ту грань, которая проходит в человеке и через че­ловека. Если не задумываешься об этом, то произвольно погружаешься в со­стояние «облег­чен­ного бытия» (М. Хайдеггер) усредненного человека толпы, для которого истина бытия совпадает с истиной животного существования. «Усред­ненный человек» не противопоставляет себя толпе, не размышляет над миром, ибо все это предполагает выдергивание себя из толпы и нарушение при­вычного в мышлении и реальности порядка косности и самодовольства. Од­на­ко именно в таком акте человек делает шаг сознающего себя индивида к его личностному становлению.

Осознание средневековым христианством Бога как Абсолютной Личности по­зволило точнее определиться с пониманием сакральной фразы из Библии о том, что человек создан по образу и подобию Бога. В контексте современного ми­росознания такое понимание может стать ключом, открывающим человеку его предназначение. Заданность человека божественным образцом не только не освобождает его от индивидуальных усилий, но предполагает их ре­ши­тель­ность, от чего зависит рождение его как личности, действенно про­рываю­щейся из посюсторонности к своему прообразу. В этом процессе человек ожив­ляет «музейный артефакт» в культуру, открывая собой подлинную ре­аль­ность. Поскольку культура жива постоянным извлечением смысла, в силу этого «хаос» как синоним бескультурья находится «не сзади, не впереди, не сбо­ку, а окружает каждую историческую точку... каждую точку культурного существования внутри самой культуры» [Мамардашвили М. Мысль в культуре // Как я понимаю философию.— М., 1990. с. 144, 145].

Назначение человека — собственным усилием мысли обнаруживать истину, превращая «хаос» (как еще неосвоенность) музейного канона в космос (порядок) нового живого смысла. «Хаос» здесь — не есть полная бессмыслица. Он двояк: он пуст, пока не стал предметом нового размышления, но «хаос» и плодотворен, своей провокативностью пробуждая новое усилие мысли. Поэтому подлинное наз­начение культуры раскрывается в способности понуждать человека к выходу из состояния облегченного бытия и усредненного человека путем сознательного дис­танцирования от «мирового кладбища духа». Этим происходит субъектное открытие человеком полноты бытия, а следовательно, и свободы целостностью ин­дивидуального духа и выведение Полноты в посюсторонность способом человеческого «я». В этом — рождение личности, созидающей истину. Тогда по­нятным становится идея Ф.Ницше о том, что истина — не то, что объективно су­ществует, а нами лишь изучается и открывается; истина — то, что создается. А созидание истины есть творчество. Оно — истина, и в нем состоит подлинность лич­ностной свободы.